Думается, что лихой наездник Аполлон, правящий
четверкой коней со своей колесницей над фронтоном театра, кричит: «Вот дураки! Чем зря кружиться, сняли бы с середнего пролета кусок веревки — и вся недолга!» И ругается греческий бог, как пьяный кучер, потому что он давно омосквичился, а в Москве все кучера пьяницы, а трезвых только два: один вот этот, на Большом театре, а другой на «Трухмальных» воротах у Тверской заставы, да и то потому, что тот не настоящий кучер, а «баба с калачом».
Неточные совпадения
У Петровского театра стояли пожарные дроги с баграми, запряженные светло-золотистыми
конями Сущевской части. А у Немецкого клуба —
четверки пегих битюгов Тверской части.
Но последних слов уже не было слышно. Коляска, принятая дружно
четверкою сильных
коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел в него, и мы тотчас же проехали городишко. «Конечно, этот господин привирает, — подумал я, — он слишком сердит и не может быть беспристрастным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу… Гм! Женюсь я иль нет?» В этот раз я крепко задумался.
Ну, ну, ну, веди лошадей-то твоих», — ворчал Трофим (человек не злой, но любивший припугнуть форейтора Сидорку), уводя в конюшню
четверку вспаренных
коней.
Мало чувствительный к какой бы то ни было музыке, Аракчеев — искренно или нет — очень жаловал нарышкинскую роговую музыку и от времени до времени жители Петербургской стороны, особенно Зеленой улицы, видали летом под вечер едущую мимо их окон довольно неуклюжую зеленую коляску на изрядно высоком ходу; коляска ехала не быстро, запряженная не
четверкою цугом, как все ездили тогда, а
четверкою в ряд, по-видимому, тяжелых, дюжих артиллерийских
коней.
В эту колесницу была впряжена
четверка вороных
коней — прямых и чистокровных потомков
коней фараонов.
Дойдя до этой точки своего рассказа, мой жидок опять взвыл и опять потерял дар слова и насилу-насилу мог досказать остальное, что, впрочем, было весьма коротко и просто. Улучив минуту, когда наниматель торговался за какие-то припасы, а сторож зазевался, кравец удрал на другой стодол к знакомому «балагуле», [Извозчик, содержатель брик. (Прим. Лескова.)] взял, не торгуясь или посулив щедрую плату,
четверку подчегарых, легких н быстрых жидовских
коней и укатил в Киев — креститься.
А
кони у меня были превостренькие, так как я, не обязанный еще узами брака, любил слегка пошиковать, а править-то я сам был не мастер, да и скандал, знаете, без кучера домой возвращаться и
четверкой править.
Ужасная в душе моей возникла обида и озлобление! Где ж таки, помилуйте, у самого станового
коней свели! Что еще можно вздумать в мире сего дерзновеннее! Последние времена пришли!
Кони —
четверка — семьсот рублей стоили; да еще упряжка, а теперь дуй себе куда хочешь в погоню за ворами на палочке верхом.